История войны и жизни человека из Брейтовского района

Накануне Дня Победы в село Сутка Брейтовского района приехал гость из Ярославля – Марк Нуждин, который работает на радиостанции «Эхо Москвы – Ярославль». Он привез подарок ветерану, участнику Великой Отечественной войны Николаю Васильевичу Чикину – инвалидное кресло. Его визит стал логичным завершением большой работы, которую до этого провела редактор радиостанции «Эхо Москвы – Ярославль» Людмила Шабуева, организационной поддержки Светланы Лягушевой из «Фонда милосердия и здоровья», Ольги Лобачевой из «Дома ночного пребывания», помощи заместителя главы администрации района Елены Мыновой. Сидя в гостях у ветерана, Марк Нуждин записал его воспоминания. Публикуем их с разрешения Марка без купюр и без комментариев. Это просто история войны и жизни одного человека из Брейтовского района – участника войны, которая закончилась 72 года назад.

Марк Нуждин:

Накануне этого Дня Победы я поговорил с ветераном Великой Отечественной войны Николаем Васильевичем Чикиным. Его рассказ кажется мне очень ценным своей будничностью, отсутствием драматизма и неявными акцентами. Это жизнь среднего человека в трудный период нашей истории. Николай Васильевич родился в феврале 1925 года в деревне Тявково Севастьянцевского сельсовета Брейтовского района и никогда надолго от своей малой родины не отлучался. Разве что в село Сутка после войны переехал: работу здесь дали, но район не сменил. Когда началась война, Николаю было 16 лет. Отец ушёл в армию практически сразу же, оставив мать с двумя братьями, младший из которых был ещё совсем ребёнком. До гибели под Ахтыркой в августе 1943-го от отца не было никаких вестей. Впрочем, похоронка пришла, когда был призван и сам Николай. «Вообще из армии писали мало, можно сказать, не писали совсем, - говорит Николай Васильевич. - Вестей не было, ушёл человек - и нет его. Всего из деревни на войну призвали десять человек, вернулись двое».

Николай Васильевич Чикин:

- Когда началась война, ко мне пришёл агроном и сказал, вот что, Коля, бери-ка ты полеводческую бригаду. Я говорю ему - как же я стану бригадиром, там же тёти, я не смогу ими командовать. А он отвечает, ничего, мол, где не сможешь - приходи ко мне, я буду тебе помогать. Но дело пошло очень хорошо. Вот с утра слышно — Николайко (они меня так звали), надо бы на поле ехать. Я говорю - так запрягайте, поехали. А они - женщины, как лошадь запрячь - не знают. Я прихожу, запрягаю, они становятся править, лошадку хлестнут - она побежит, им весело. Раньше лошадьми мужики правили. В общем, авторитет был, и общий язык мы нашли. Я тогда, можно сказать, на деревне первый парень был. Вечером собирается молодёжь, я смотрю на других и себя сравниваю: есть ли кто-то лучше? Я и танцую, и учусь, и пригожий, и работящий, и культурный, и вежливый. И с будущей женой уже тогда познакомился. Она меня и на войну провожала, и с войны встретила - дождалась. Прожили с ней всю жизнь, только 12 лет назад она умерла. По болезни, - уточняет Николай Васильевич.

На фото Марка Нуждина: Николай Васильевич с супругой в день призыва на службу.

- Повестка о призыве пришла мне примерно за месяц до восемнадцатилетия. День рождения у меня в феврале, а в военкомат я должен был явиться 8 января 1943 года. Призыв был от сельсовета, из Севастьянцево, но моя будущая супруга поехала со мной до Брейтова. Там мы сфотографировались, и я отправился в Новый Некоуз на поезд. Я в армию приоделся, обулся в новые валенки, и зря. Обувь нам быстро выдали казённую - ботинки с обмотками. Я валенки пожалел отдавать, но товарищи мне сказали - что ты, мы будем маршировать, шаг печатать, как ты станешь валенками сверкать? И я взял ботинки. Размером одежды никто особо не затруднялся. Велика тебе шинель, собираешь тогда её с боков под ремень, чтобы на груди было гладко, и ходишь. Или отправят подразделение в баню, там с одной стороны заходишь, а вещи на обработку. Выходишь с другой стороны - там кучей и шинели, и штаны; своего никогда не найдёшь, надеваешь что попалось. С обувью, может, сложнее тем, у кого размер нестандартный, но меня это не касалось, что возьму, в том и хожу.

После призыва нас направили в учебку. Часть располагалась в городе Муром Владимирской области. Нас учили на младших командиров и командиров пулемётного расчёта. В основном мы занимались строевой подготовкой, учились разбирать и чистить оружие, заучивали уставы и занимались несением караульной службы. Стрелять ходили за 20 километров, тренировались. Кормили только неважно - встаёшь из-за стола и думаешь: ещё бы пару таких порций съесть, вот тогда бы наелся. Я был на хорошем счету, особенно по части строевой. К этому у меня была способность, ходил я, прямо скажем, красиво. Наш командир взвода Перминов даже меня посылал в полк в смотре строевой участвовать. И в остальном тоже выделял, верил мне, в общем. Однако учёбу закончить не пришлось, и уехали мы из Мурома на фронт рядовыми.

Поездом в товарных вагонах нас привезли под Старую Руссу на 2-й Прибалтийский фронт. Состав остановился в поле, и нам объяснили: как поезд встанет, выскакивайте и бегите что есть духу прямо к лесу, времени разгружаться нет. Место открытое, были случаи, когда немцы открывали огонь артиллерией и накрывали людей. Мы посыпались и - бегом! Добежали все благополучно и дальше отправились пешком. Не доходя 8 километров до передовой, остановились в лесу. Там меня нашёл земляк из Некоуза, это было удивительно, но имени его не запомнилось.

Нас готовили ночью менять оборону, часть должна была уходить в тыл, а нас - на их место. Но пока решали, планы поменялись, и вместо передовой мы отправились за Великие Луки в сторону Новосокольников. И вот там, не доходя 18 километров, мы стали воевать. Помню, послали меня и ещё одного товарища на кухню за обедом. Дали большой бак с крышкой, его нести нужно вдвоём. А идти через поле, от леса, где мы стояли, метров 800 открытого пространства. Зима, снег лежит. Немцы стреляют, и мы с этим баком короткими перебежками. Рванём, пробежим немного и лежим, пока стрельба не утихнет. Добежали, принесли целый бак хорошего макаронного супа, а он прокис. Вот это было огорчение. Но в целом кормили хорошо, не то, что в учебке, только один такой случай был.

Вот там, не доходя до Новосокольников, я и пошёл воевать. Была там деревня, за которую шёл бой. Там политрука убило, несколько сержантов ранило, а деревню не взяли. И вот командир наш сам немножко левее, в другую сторону с взводом пошёл, а нас троих с пулемётом «Максим» отозвал и дал задание. Вот, мол, перед вами деревня, на одном её конце засели немцы. Вы втроём с пулемётом туда пойдёте и их выгоните.

Деревенька на холмике, до неё поле, километра два. Мы сначала бежали, а потом стали ползти. Немцы не дураки: они же на холме, нас видят сверху, стреляют. Мы в поле, ползём вперёд, командир пулемёта слева, я подающий - справа, и третий наш чуть сзади. Мы думали, в деревню войдём, осмотримся, там видно будет. А куда там «войдём», головы не поднять. Дураки же, по 18 лет всего. Я уже, когда вернулся, слушал, как соседка письмо сына из учебки читала. Вот, говорит, выучили его на младшего командира, отделением командовать будет. А я думаю: моего же возраста, чего он там накомандует. Как этот дурак, послал нас немца из деревни выгнать. А сколько там немца этого: пятьдесят человек или сто? Где они сидят, в какую сторону смотрят? Ничего же этого он не знал. Идите, говорит, в тот конец. Мне бы надо сказать: а вы, товарищ командир, сходите с нами, покажете неопытным, что к чему. Но это я уже потом понял, что сам-то он там остался. А тогда приказ получил - пошёл выполнять.

И вот мы ползём по полю, пулемёт толкаем, а огонь всё гуще и гуще. Тогда командир расчёта говорит нам - они по пулемёту жарят, давайте его оставим и расползёмся, утихнет - вернёмся и дальше пойдём. Хорошо, стали расходиться. Он налево отполз, я - направо, товарищ сзади, вроде, тоже налево подался. Пули прямо над головой свистят, а я к ним оказался левым боком. И тут две пулемётные пули мне прошли в левую ногу. Я видел балку такую, маленькую складочку, и пополз скорее по ней, чтобы с этого места уйти. Вижу впереди - воронка. Вот бы, думаю, мне туда схорониться. И там как раз какое-то шебуршение, и голова показалась. Я кричу - эй, возьмите меня к себе, у меня с ногой что-то. А оттуда меня по матери - иди, говорят, со своей ногой, у нас без тебя места мало. Я полежал сколько-то, стрельба стала стихать, и эти парни, как стихло, выпрыгнули из воронки сразу двое, схватили меня под руки и втащили к себе. Сразу стянули валенок и начали помогать. У них два индивидуальных пакета, и я ещё немецкий дорогой подобрал - перетянули мне рану. Только я чувствую, что всё равно мокнет, кровь идёт по-прежнему. А они увидели только одну рану, нижнюю, а другую просто не заметили.

Стемнело, стали собирать раненых. Довезли нас до деревни, занесли в дом, а там только стены и крыша, никакого пола нет, все прямо так лежат. И тут начался артобстрел. Мы лежим, слышим: вот сзади дома ухнуло, вот левее, вот правее... Обстреливали нас несколько часов, но сам сборный пункт так и не накрыли. Этой же ночью нас на лошадях повезли дальше в тыл, за 8 километров в полевой госпиталь на сортировку. Там ко мне подошёл врач и говорит - шевели пальцами. Я стараюсь, работаю, а он мне - так не на правой ноге, а на левой, на раненой. А там уже посинело всё. Врач и говорит: надо ногу ампутировать, а то пойдёт заражение и умрёшь. Делать нечего, дал согласие, и ногу мне удалили. Очнулся после операции, слышу - другие раненые кричат, бредят. А я думаю - ну уж я кричать ни за что не буду. Что за мужики такие, боли не могут вытерпеть. А потом начал наркоз отходить - и сам закричал. Ко мне подошли, укол сделали, опять стало терпимо.

Вот так и лежал там около трёх суток. А потом прибыл санитарный поезд и увёз меня на Урал, в город Лысьва. Там был большой завод, каски делал. Вот там я 5 месяцев и лечился. Выписался с протезом. Тогда бы такой порядок, что без протеза не выпускали, но мне на костыле было удобнее. Я через какое-то время попробовал на протезе ходить, но из культи как будто сукровица потекла. Я пришёл к врачу, он дал мне банку какой-то фиолетовой жижи и сказал мазать, чтобы прошло. И добавил, что если не прекратится, то придётся выше отнимать. И я сказал себе: ну уж нет, куда ж выше, это я должен вылечить. Вылечил, всё прошло, но протез я с тех пор не использовал.

Из госпиталя я поехал домой, в Брейтовский район. Невеста меня дождалась, и замуж пойти за безногого тоже не побрезговала. Она тогда работала воспитателем в детском доме для эвакуированных ленинградских детей. И вот она говорит: шёл бы ты к нам работать счетоводом. А я как вернулся, пошёл в райком - работу просить. Там меня направили на курсы счетоводов, ведь работа мне требовалась сидячая. Вступительных экзаменов было три: математика, русский язык и политика. А я пока лечился, всё забыл, и все экзамены сдал на двойки. И вот стою перед приёмной комиссией, они говорят - знаете ли вы свои оценки? Я говорю, что знаю, все двойки, но учиться хочу. И это им, видимо, понравилось, потому что директор училища говорит: я товарища Чикина готов взять. Его зам по учебному отделу говорит: я не возражаю. И третий, секретарь райкома: я, говорит, тем более не возражаю. И стал я учиться на счетовода. Потом освоился, втянулся, учился хорошо.

О победе узнал на квартире, где жил. Курсы были в Брейтове, и я там с товарищами снимал комнату, а у хозяев тарелка - радио висела. Вот они услышали - война закончилась, и нам сказали. Ну, мы порадовались, конечно, а потом на учёбу пошли. Фронтовиков у нас было мало, и никогда особого отношения к нам не было. Из деревни ушло на фронт 10 человек, а вернулись только я да Вася Минеев. Вот однажды поехал за протезом в Рыбинск, вернулся в Брейтово «Метеором», и как ни просил, чтобы встретили, так никто и не приехал. Пошёл 12 километров пешком.

Марк Нуждин:

Ну а дальше Николай Васильевич учился в торговой школе на бухгалтерском отделении, и оттуда был направлен на работу бухгалтером в село Сутка, в сельпо. Брат погиб молодым на лесосплаве, 12 лет назад похоронил жену, сын недавно умер, в Брейтове жива дочь, но с ней не общались 6 лет. Зато есть другие родственники - семья внучки в Рыбинске. Они иногда приезжают в гости. К ним и переберётся Николай Васильевич, когда жизнь в деревенском доме станет ему не по силам. Сейчас его дом - один из лучших в Сутке. Хозяин поставил себе красивые пластиковые окна, через которые видно всё вокруг, а от улицы отгородился забором из профнастила. Видел такие в Брейтове, решил сделать себе такой же. «Только в трёх домах деревни такие есть», - не без гордости отмечает Николай Васильевич. Отопление в доме печное, греться помогают соцработники. Два раза в неделю они колют дрова и натаскивают их в избу, а печку хозяин обслуживает сам. Соцработники помогают и с готовкой, словом, жизнь у Николая Васильевича вполне устроена. В доме весь пол покрыт ламинатом, по нему удобно передвигаться на офисных стульях на колёсиках, толкаясь ногой. До прошлого воскресенья он прекрасно обходился без кресла на колёсах, а теперь потихоньку привыкает к новому средству передвижения. Будучи человеком изобретательным, Николай Васильевич устроил свой деревенский дом таким образом, что около каждого порога его ждёт катающееся офисное кресло. Пересаживаясь из одного в другое и толкаясь ногой, он спокойно попадает в любую точку дома. Однако недавно Николай Васильевич полежал в госпитале, где впервые воспользовался настоящим креслом на колёсах. Почему бы теперь не ездить на нём и дома?

На фото: Марк Нуждин и Николай Васильевич Чикин. На титульном фото Николай Васильевич и его супруга вскоре после конца войны.